Книга Желтое, зеленое, голубое[Книга 1] - Николай Павлович Задорнов

бы никогда уезжать из этого города! Я могу здесь получить все, что хочу, для чего живу…

— Вы научились пить все-таки? — спросил Тишков.

— Нет, я мало выпил и говорю чистую правду. Если даже я уеду учиться, я вернусь сюда. Сегодня я был на реке и подумал, почему бы не сохранить под колпаком, под огромным стеклянным колпаком первый шалаш, построенный нашими комсомольцами… И там, на реке, я подумал про себя, не сочтите это хвастовством, что я тоже первостроитель…

— Загнул! — засмеялся Сапогов, до того слушавший серьезно.

Владимир Федорович вернулся сегодня с далекой стройки, искупался, выбрился, поспал. У него свежий вид, который бывает у молодого человека, отдохнувшего после утомительного путешествия. Белая рубашка оттеняет загар большого лица…

— Вы думаете, я по пословице: сам себя не похвалишь… Нет! Вы — строители нового материального мира, а я должен стать строителем, ну, как бы это сказать…

Обычно находчивый, Раменов замялся. Ему не хотелось показаться нескромным.

— В новом городе во всем должно быть что-то своеобразное. И улицы надо называть метко, тут полный простор воображению. А ведь пока ничего особенного не нашли… Художник не может бросить новый город из-за неудобств, за то, что тут нет ничего привычного. Но спорить мы с вами должны не декларациями. Вы думаете, я говорю о картинах, скульптурах? Нет! Пока еще не об этом.

Он чувствовал, что говорит сбивчиво…

— У нас должен быть огромный пляж в самом городе, да, на месте грузовых причалов… Десятки тысяч людей станут летом проводить время как на курорте, ведь вокруг нас вода, какая роскошная река, а мы ее всю заставили смолеными баржами и пароходами, берег завалили. Дома наши пока одинаковые, а будут чудо что за дома… И будет в летнем парке играть симфонический оркестр из инженеров и рабочих. И на тумбах появится масса цветных, веселых афиш… Мы выбросим фанерные доски с цифрами показателей и с бездарной мазней, за которую вы нам сейчас платите деньги.

— Модулин бы все это слышал!

— И будет город-лес… Здесь будет все, и вы никогда не захотите уйти отсюда…

Тишков хмыкнул в кулак.

— Воспитается красота чувств. Одними жилыми домами и бетонными заводами этого сделать невозможно. Но вы будете строить другие здания, своеобразней, красивей… Конечно, люди будут влюбляться так же, как теперь, даже в кого не надо, будет ревность, может быть, измена…

— Золотые слова! — сказал Сапогов.

— Это все верно, — сказал инженер Вохминцев. Он выложил на стол свои большие загорелые руки. — Пройдет увлечение экзотикой, и газетная трескотня стихнет, станет забываться, что мы ударная стройка, и с нас спросят по большому счету. Это верно. Но пока про красоту города думают в Ленинграде, в проектных институтах. А мы совершенно устранены.

— А как вы, Георгий Николаевич, представляете себе город будущего? — часто моргая длинными ресницами, спросила Евгения Васильевна Сапогова.

— Сохранены или реставрированы шалаши первых строителей. Бассейн вырыт, и в нем зиму и лето стоит, как святыня, пароход, на котором прибыла молодежь. Рядом кораблестроительный институт, памятник основателям города, а также первым переселенцам с их плотами. Парк. Парк — кусок тайги во всем величье. Не глупые рисунки из детских сказок на фанере, не зайчики и собачки в платьицах, а настоящая природа воспитывает детей. В парке растут все деревья, какие есть в тайге. А дальше — заповедные леса, кедрачи стоят вон до тех гор…

— Что еще? — спросил Тишков.

— А главное, конечно, тяжелая промышленность. На этой стороне реки все застроено. Заводы в зелени между озер, как изумруды в голубой оправе. Вы, Иван Иванович, строите уже на той стороне, сохраняя лес. На сопках появляется город-здравница. Перебрасываются огромные мосты. В городе выставочный зал, консерватория, выходит десяток газет, — может быть, «фукцирует» знаменитая студия художественных фильмов.

— И что еще вы придумаете? — спросил Тишков.

— Я еще много могу… Люди уже освоились, рабочие развели фруктовые сады, построили дачи. Для своих жен и детей они шьют красивую одежду. У нас в городе производится шерсть, разные ткани, обувь. Замша из оленьей кожи, продаются все сибирские меха, свежая рыба всяческая, мясо, дичь боровая, ягоды. У всех жителей города — лодки моторные. Самые отважные плавают на ботах и оморочках. Привыкла, обжилась интеллигенция. Нет подчинения ленинградским проектировщикам… Свои молодые архитекторы! И надо, чтобы интеллигенция была интеллигентной, Иван Иванович. Люди обо всем судят смело, открыто.

— Конечно, как же иначе жить! — мрачно сказал Тишков. — А вы это сами придумали про форму демократии или где-нибудь вычитали?

Сапогов значительно поглядывал на Нину и старался вызвать ответные взгляды. Ему не очень нравился такой разбор стройки по косточкам. Правда, он руководитель молодой, выдвинут недавно, а стройка идет давно. Про склоку он прослушал.

— Вы фантазер! — категорически заявил Иван Иванович Тишков. — Тут фруктов нет! Кто же захочет здесь оставаться навсегда!

Все так захохотали, что Тишков одумался и умолк. С тех пор как Георгий Николаевич нарисовал его, Тишков кажется себе ходячей карикатурой.

«Я вполне понимаю Нину Александровну, что ради него ушла от мужа», — думала Сапогова, глядя блестящими умными черными глазами на Георгия.

Она ввела Раменовых в итээровское общество. Про Нину Александровну и говорить нечего. Очень мила!

Даже Владимир Федорович и тот при ней держится лучше и гораздо больше нравится своей жене.

— Не мы строим, и даже не прорабы, — сказал Степан Вохминцев, — а бригадиры и десятники сводят все начисто. У них своя культура и свои понятия. Существует некоторый уровень развития массы строителей… Тут еще сильны традиции старых подрядчиков. Конечно, все определяется условиями и требованиями. Требования предъявляем мы, хотим, чтобы все было сделано скорее, лучше. Газеты кричат, обещаны премии, красные знамена. А раз так, то и руби лес, где ближе, не мучаться же ради газетной романтики или ради светлого будущего рабочему или тому же прорабу. Зачем ждать, пока подвезут лес из тайги, когда он под рукой. Вали, ребята. Гоша верно говорит, что многие собираются заработать и удрать на запад. После них — хоть потоп. Попросите оставить на участке развесистый кедр или хорошую березу. Через два дня на этом месте увидите пень. Никто не смотрит в будущее, а кто его видит — ради нужды отказываются.

— Нет, — сказал Сапогов, лицо его стало еще острей, — могут исполнить просьбу. В таком случае будут рапортовать по телефону: мол, товарищ управляющий, по вашему распоряжению кедр оставлен. Мы в точности исполняем ваше мудрое указание, товарищ управляющий. Стараемся, хотя лес очень нужен, но все-таки оставили. А теперь пришлите на наш участок того-то и того-то…

— Опять вы весь разговор